Неточные совпадения
Но лодки было уж не надо: городовой
сбежал по ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в
воду. Работы было немного: утопленницу несло
водой в двух шагах от схода, он схватил ее
за одежду правою рукою, левою успел схватиться
за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее положили на гранитные плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась, села, стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
— Вот видишь ли! — продолжал Обломов. — А встанешь на новой квартире утром, что
за скука! Ни
воды, ни угольев нет, а зимой так холодом насидишься, настудят комнаты, а дров нет; поди
бегай, занимай…
Он прошел берегом с полверсты и наконец набрел на мальчишек, которые в полусгнившей, наполненной до половины
водой лодке удили рыбу. Они
за гривенник с радостью взялись перевезти его и
сбегали в хижину отца
за веслами.
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи
вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то
пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и искра
пробежала по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал
воды, набирал земляники, устроивал шалаши,
бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам было еще труднее: и
воды принеси, и дров наколи,
сбегай в лавку — то
за хлебом, то
за луком на копейку, то
за солью, и целый день на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех, ложись после всех.
Садятся трое, распоясываются и заказывают: «Два и три!» И несет половой
за гривенник две пары и три прибора. Третий прибор бесплатно. Да раз десять с чайником
за водой сбегает.
Бегали от побоев портные, сапожники, парикмахеры, столяры, маляры, особенно служившие у маленьких хозяйчиков — «грызиков», где они, кроме учения ремеслу этими хозяйчиками, а главное — их пьяными мастерами и хозяйками употреблялись на всякие побегушки. Их, в опорках и полуголых, посылали во всякое время с ведрами на бассейн
за водой, они вставали раньше всех в квартире, приносили дрова, еще затемно ставили самовары.
Вода каскадом
сбегала с ее спины, но тотчас ее накрывала другая волна,
за ней третья.
Иногда мне казалось, что я узнаю то или иное место. Казалось, что
за перелеском сейчас же будет река, но вместо нее опять начиналось болото и опять хвойный лес. Настроение наше то поднималось, то падало. Наконец, стало совсем темно, так темно, что хоть глаз выколи. Одежда наша намокла до последней нитки. С головного убора
сбегала вода. Тонкими струйками она стекала по шее и по спине. Мы начали зябнуть.
С утра до вечера все в работе находишься: утюги таскаешь,
воду носишь;
за пять верст с ящиками да с корзинками
бегаешь — и все угодить не можешь.
Одним утром, не зная, что с собой делать, он лежал в своем нумере, опершись грудью на окно, и с каким-то тупым и бессмысленным любопытством глядел на улицу, на которой происходили обыкновенные сцены: дворник противоположного дома, в ситцевой рубахе и в вязаной фуфайке, лениво мел мостовую; из квартиры с красными занавесками, в нижнем этаже, выскочила, с кофейником в руках, растрепанная девка и
пробежала в ближайший трактир
за водой; прошли потом похороны с факельщиками, с попами впереди и с каретами назади, в которых мелькали черные чепцы и белые плерезы.
Круглая площадка, на ней — небольшой садик, над головами прохожих вьется по столбам дорога, по дороге
пробежал поезд, изогнулся над самым заливом и побежал дальше берегом, скрывшись
за углом серого дома и кинувши на
воду клуб черного дыма.
А Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна
за ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот
воды,
бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть
воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.
Ни один, от старого до малого, не пройдет мимо реки или пруда, не поглядев, как гуляет вольная рыбка, и долго, не шевелясь, стоит иногда пешеход-крестьянин, спешивший куда-нибудь
за нужным делом, забывает на время свою трудовую жизнь и, наклонясь над синим омутом, пристально смотрит в темную глубь, любуясь на резвые движенья рыб, особенно, когда она играет и плещется, как она, всплыв наверх, вдруг, крутым поворотом, погружается в
воду, плеснув хвостом и оставя вертящийся круг на поверхности, края которого, постепенно расширяясь, не вдруг сольются с спокойною гладью
воды, или как она, одним только краешком спинного пера рассекая поверхность
воды — стрелою пролетит прямо в одну какую-нибудь сторону и следом
за ней
пробежит длинная струя, которая, разделяясь на две, представляет странную фигуру расходящегося треугольника…
— Он самый, барин. Да еще Горчак с Разбойником… Тут нашему брату сплавщику настоящее горе. Бойцы щелкают наши барочки, как бабы орехи. По мерной
воде еще ничего, можно
пробежать, а как
за пять аршин перевалило — тут держись только
за землю. Как в квашонке месит… Непременно надо до Кумыша схватиться и обождать малость, покамест
вода спадет хоть на пол-аршина.
Идя по следу ласки, я видел, как она гонялась
за мышью, как лазила в ее узенькую снеговую норку, доставала оттуда свою добычу, съедала ее и снова пускалась в путь; как хорек или горностай, желая перебраться через родниковый ручей или речку, затянутую с краев тоненьким ледочком, осторожными укороченными прыжками, необыкновенно растопыривая свои мягкие лапки, доходил до текучей
воды, обламывался иногда, попадался в
воду, вылезал опять на лед, возвращался на берег и долго катался по снегу, вытирая свою мокрую шкурку, после чего несколько времени согревался необычайно широкими прыжками, как будто преследуемый каким-нибудь врагом, как норка, или поречина,
бегая по краям реки, мало замерзавшей и среди зимы, вдруг останавливалась, бросалась в
воду, ловила в ней рыбу, вытаскивала на берег и тут же съедала…
Шлюпка придвинулась к берегу, своды ветвей повисли над головой Аяна. Он ухватился
за них, и шум листьев глухо
пробежал над
водой. И снова почудилось Аяну, что тишина одолевает его; тогда первые пришедшие на ум возгласы, обычные в корабельной жизни, звонко понеслись над проливом и стихли, как трепет крыльев ночных всполохнутых птиц...
Тит, как более сильный характер, первый пришел в себя и снова тем повелительным голосом, которым отдавал барские приказы лет двадцать, сказал: «Ну что тут зевать! Сенька, втащи сюда корыто да
воды. А ты, Ларивон, сбегай-ка
за батюшкой. Да нет ли у вас, Агафья Ивановна, медного пятака, на правой глаз-то ему надобно положить…»
Положим, теперь бы и отец не подбросил девочку — подросла Дуня. Бабушке в избе помогает,
за водой ходит к колодцу, в лес
бегает с ребятами. Печь умеет растопить, коровушке корм задать, полы вымыть…
Выплеснутая на него
вода сбегала теперь мелкими серебристыми каплями с его волос, с пальцев его дрожащих рук, с его платья, с его сомлевших колен: словно все существо его плакало, и слезы его лились на пол той самой комнаты, где
за два года пред этим он был продан как пария, как последний крепостной раскрепощенной России.
Иван Дмитрии представил себе свою жену в вагоне со множеством узелков, корзинок, свертков; она о чем-то вздыхает и жалуется, что у нее от дороги разболелась голова, что у нее ушло много денег; то и дело приходится
бегать на станцию
за кипятком, бутербродами,
водой…
Жена каждую минуту
бегает то
за водой, то помои выносит.
— А, помню, помню, как ты колошматил турок, одного, другого, третьего. Вот тут мне турецкая пуля сделала дырочку, — Суворов указал на левую руку, — ты с другим товарищем свели меня к морю, вымыли рану морскою
водой и перевязали… А ты помнишь, как ты
за мною следом
бегал во все время сражения?
Резинкин. Не подать ли холодной
воды? не
сбегать ли
за лекарем?
— Сбегай-ка мне
за спиртом да принеси
воды, — ровным голосом, в котором не слышалось ни смущения, ни тревоги, обратилась мать Досифея к Серафиме.